Первая часть концерта была посвящена классике: прозвучали произведения Римского-Корсакова, Чайковского, Рахманинова. Вторая – камерной вокальной лирике 20-го и 21 века: мы услышали романсы Дмитрия Шостаковича, Георгия Свиридова, Алексея Николаева, воронежских композиторов Александра Мозалевского и Елизаветы Ткачёвой. Павел Быков считает, что музыка ныне живущих авторов сегодня не так востребована, как музыка классиков. Его это не устраивает, поэтому в свои программы он старается включать больше сочинений наших современников.

– Я сторонник того, чтобы звучала современная музыка, — говорит певец. – Для меня это главное. Потому что современная музыка говорит с нами на языке нашего времени. А вот Чайковский и остальная классика – это всё-таки музыка другого времени. И она нас утягивает в совершенно другую атмосферу. Из-за этого мы страдаем, мучаемся и не можем нормально жить в настоящем.

- То есть, по-Вашему, если человек любит Петра Ильича Чайковского и ему хочется посмотреть «Евгения Онегина» с пенёчком и вишнёвым вареньем, то он, как минимум, отстал на сто пятьдесят лет?

- То такой человек больше всего расположен к инфаркту. Он приходит в театр и понимает, что всё не так. А виноват не только он сам. Если отовсюду больше звучит классика, а почему она звучит больше? А потому что менеджерам проще продавать то, за что не нужно отчислять авторские. Классика хорошо продаётся, так зачем связываться с современными композиторами? Почему они не звучат? Потому что им нужно платить. И это замкнутый круг. Нельзя бесконечно исполнять классику, она должна быть элитарной. А она звучит и там и сям. Для меня это личная трагедия. Это несправедливо по отношению к живущим композиторам. Сейчас создаётся очень много интересной музыки – новыми, живыми композиторами. Где она, почему она не звучит? Почему мёртвые заглушают живых? Это абсолютно неправильная политика в рамках всего мирового музыкального сообщества. Но в России это чувствуется больше, чем в других странах.

- А что плохого в том, что человек приходит в концерт и слушает знакомую музыку? Ему ведь хочется и узнавать, и подпевать…

- Это всё уже на уровне каких-то условных рефлексов. Нереально, сидя на 19-м веке, переключиться на конец 20-го или даже на 21-й. Мы становимся неспособными воспринимать что-то новое. По моему ощущению, сейчас звучит 90% классики и максимум 10% современной музыки. Это абсолютно несправедливое соотношение. Даже нездоровое. Я считаю, должно быть 30% классики и 70% современной музыки. Тогда мы будем двигаться вперёд, будем способны воспринимать сложную современную музыку. Почему многие люди её не воспринимают? Да потому что они её не слышат. Как, постоянно слушая Чайковского, они будут воспринимать того же Мозалевского?

- Переломить ситуацию можно, включая в свои программы музыку современных авторов, что Вы и стараетесь делать. Но ведь у Вас много профессий: певец, писатель, режиссер. А всё-таки что главное?

- Лично для меня здесь нет ничего удивительного. Когда я учился в Гнесинской академии, то очень многие мои одногруппники, как правило, уже имели какую-то специальность: инженеры, экономисты, переводчики. Мне приходилось работать и риэлтором, и дворником, и грузчиком. Это нормально. Жизнь многообразна, всё хочется попробовать, во всём хочется разобраться, поэтому сосредоточиваться только на одном резонаторном искусстве, на одном звукоизвлечении, мне лично скучно.

– Кто его знает, может, я стал больше думать о режиссуре… Мне кажется, для певца, для художника недостаточно встраиваться в спектакли и выполнять волю режиссера. Хочется чего-то самостоятельного. И в этом смысле камерное исполнительство, выстраивание собственных программ дает больше возможностей. В оперном театре ты выучил какую-то партию и поешь из года в год. Ничего не меняется, ты стареешь, и роль стареет вместе с тобой. В конце концов, она умирает. В этом смысле в оперном театре есть определённая рутина. Но я очень благодарен «Геликон-опере», мне довелось поучаствовать в современных спектаклях, поскольку этот театр не зацикливается только на классике, ставит современных композиторов, что для меня лично всегда хорошо.

– А почему сейчас не пишете книг? С современным языком та же проблема, что и с современной музыкой?

– Наш язык, на котором мы с вами говорим, очень отстал от современных реалий. Это произошло вследствие филологического насилия. Мы, русские, вообще любим насиловать свой язык. У нас куча ненужных запретов, русский язык регламентирован как никакой другой: нельзя, например, образовывать причастие от глаголов совершенного вида, в нашем языке официально запрещены причастия будущего времени. Например: человек, прочитающий эту книгу, духовно обогатится…

– Так нельзя говорить: либо – собирающийся прочитать, либо – который прочтёт…

– Вот видите, как у Вас давит сознание! А между тем причастия будущего времени есть у Гоголя.

– Что позволено Гоголю, не позволено простым смертным.

– А ведь они были и в старославянском. А потом их взяли и запретили. Весь 20-й век отсылали к Пушкину, говорили: это наше всё, нужно писать как он. Это сработало. В итоге мы сейчас говорим и пишем фактически на языке Александра Сергеевича. Это такая трагедия! И называть пушкинскую пору золотым веком литературы – тоже большая историческая глупость. А что идёт после золотого века? Век ржавого языка? Так нельзя: золотой век всегда должен быть впереди.

– Коль скоро Вы так остро воспринимаете проблему языка, на каком языке в России следует исполнять зарубежных авторов?

– На любителя. Если вы интеллектуал и понимаете язык, то вам хочется слушать на языке оригинала…

– Вы говорите о слушателях, а я о певцах.

– Здесь в идеале так: исполнитель должен знать язык или хотя бы понимать, о чем он поёт. Либо исполнять всё на русском. К примеру, неаполитанские песни, когда один куплет поют на русском, а другой – на неаполитанском наречии: когда поют на итальянском – бессмыслица, нет живой эмоции, а когда на русском – появляется смысл. Я считаю, что можно без потерь, а даже, наоборот, с большой выгодой, исполнять по-русски. А на элитарных концертах, где собрались ультра-ценители, которые хотят, чтобы всё было аутентично, можно петь на языке оригинала.

– Какое-то время Вы жили в Америке. А могли бы остаться там навсегда?

– Всегда можно где-нибудь да остаться. Но я всё-таки русский человек. И я понял, что мне комфортнее жить дома, в России. Пусть с большим количеством сложностей и проблем, но здесь всё понятнее. Там всё слишком хорошо. Слишком удобно и слишком странно.

– Нужна борьба?

– Да нет. Просто нужна родина.